М. Е. Салтыков-Щедрин и о.Иоанн Кронштадтский

2 января (20 декабря по ст. ст.) Православная Церковь совершает память праведного Иоанна Кронштадтского, имя которого уже много десятилетий воспринимается как символ глубокой, проникновенной жизни в Боге, пример которой помогает найти подлинные Путь, Истину и Жизнь.

Предлагаем нашим читателям воспоминание сына писателя М. Е. Салтыкова-Щедрина об отце Иоанне из книги «Святой Иоанн Кронштадтский в воспоминаниях современников». — Спб.: Издательский Дом «Нева», 2003».

Было это незадолго до кончины отца, месяца за два, не больше. Мать моя, видя, что здоровье его не поправляется, убедила папу в том, что следует пригласить о.Иоанна. Отец согласился, и тогда мама начала хлопотать о том, чтобы отец Иоанн посетил нас. Задача была не из легких, так как все часы пребывания Кронштадтского протоиерея в столице были заранее расписаны. Возила о.Иоанна по городу какая-то дама, у которой и принималась запись на его визиты. Дама эта, узнав о том, что о.Иоанна желает видеть мой отец, сделала для нас исключение и назначила его визит к нам в первый же его приезд в Петербург.

И вот в назначенный день Кронштадтский протоиерей действительно прибыл к нам.

Это был небольшого роста священник, с добрыми, но вместе с тем пронизывающими насквозь собеседника глазами, с небольшой черной бородой, через которую просвечивала седина.

Одет был батюшка в черную атласную рясу. Вошел он к нам приветливо, как будто он посещал нас не впервые, осведомился о том, где находится болящий, и узнав, что в кабинете, прошел туда, обнял отца, а затем наедине с ним довольно долго беседовал.

О чем — отец никогда нам этого не говорил. Затем батюшка попросил поставить посередине гостиной столик с иконой, поставил папу на колени и начал читать молитву. Читал он ее невнятно, порывисто, особенно ударяя на некоторые слова, как бы споря с кем-то, невидимым нам.

Это чтение производило какое-то жуткое впечатление на нас, тоже благоговейно опустившихся на колени.

Наконец о.Иоанн закончил свою молитву и, дав отцу приложиться к св. кресту, пригласил и всех бывших в квартире сделать то же самое.

Благословил он всех, маме сказал, что она добра, мне — то же самое, сестре — не помню что, но тоже хорошее.

Одну лишь кухарку не допустил о.Иоанн поцеловать святой крест, сказав ей, что она этого не достойна.

Впоследствии оказалось, что она была воровкой. Затем мы пригласили о.Иоанна пить чай в столовую, и здесь произошел интересный инцидент. Отец боялся, что если С. П. Боткин* узнает о том, что его посетил о.Иоанн, то он, Боткин, обидится и больше не станет навещать его.

Вследствие этого был отдан курьезный приказ швейцару: в том случае, если Сергей Петрович придет, сказать ему, что отца дома нет.

Курьезен был этот приказ уже по тому одному, что папа никуда не выезжал, так как ему тем же Боткиным было запрещено выходить на воздух зимой.

Кроме того, мы не учли того обстоятельства, что раз к кому-нибудь заезжал о.Иоанн, то весть об этом моментально облетала всю округу и около кареты его собиралась громадная толпа народа, ожидавшего его благословения.

Так оно случилось и на этот раз. Едва весть о визите к нам батюшки разнеслась по околотку, как вся часть Литейного пр., на которой мы жили, оказалась запруженной народом. С. П. Боткин как раз в это самое время задумал навестить отца и немало удивился и даже, как он нам рассказывал после, побоялся, не умер ли папа, когда увидел перед домом такую толпу народу.

Осведомившись у первого же встречного человека о причине такого скопления толпы, он, конечно, узнал, в чем дело, и понял, что батюшка, наверное, у нас, а потому, не слушая запутанных объяснений швейцара, прямо пошел наверх и, так как двери квартиры заперты не были, вошел в прихожую, снял шубу и появился в столовой.

Трудно описать то смущение, которое овладело всеми нами, когда в дверях появилась высокая, плотная фигура С.П.

Воцарилось неловкое молчание. Один о.Иоанн был, видимо, приятно удивлен, увидев профессора. Он встал и с доброй улыбкой обнял Боткина.
— Ай, ай, ваше превосходительство, — укоризненно начал по адресу папы Сергей Петрович, — как вам не стыдно скрывать от меня моего друга, о.Иоанна… Ведь мы оба врачи, только я врачую тело, а он душу…

Конечно, после этой фразы неловкость, овладевшая всеми, исчезла, и между взрослыми началась непринужденная, даже веселая беседа.

Уезжая, батюшка поцеловал отца в уста. Как нам потом объяснили, поступал он всегда так, когда видел, что помощь его бесполезна. Это было его последнее напутствие больного туда, откуда, увы, никто не возвращается.